— Разрази меня гром, если я слышу хоть каплю сумасшествия в твоем голосе.
— Мы договорились?
— Как я могу быть уверен, что ты не придумаешь что-нибудь новенькое, Деккер? Что придет тебе в голову в два часа? Или в три?
— Мы договорились? — неумолимо повторил я.
Очередная пауза.
— Хорошо, Деккер. Но если ты выстрелишь в кого-нибудь из ребят…
— Знаю, мне поставят двойку и выгонят из класса. Разговор окончен, Франк.
Я чувствовал, как хочется ему сейчас сказать мне на прощание что-нибудь нежное и ласковое, например: «Засунь себе язык в задницу, Деккер» или «Заткни свою вонючую пасть». Но таких реплик не последовало. Все же здесь были девушки.
— Значит, в час дня, — повторил Филбрек, и связь отключилась. Минуту спустя он уже шел по лужайке.
— Какие еще из своих грязных мыслишек ты хочешь принародно обмастурбировать, Чарли? — поинтересовался Тед Джонс.
— Почему бы тебе не успокоиться, Тед? — тихо произнес Харман Джексон.
— Кто хочет задернуть шторы? — спросил я. Нашлось сразу несколько желающих, и я выбрал Мелвина Томаса.
— Только медленно и аккуратно. Эти копы такие нервные…
Мелвин последовал моим инструкциям. Шторы медленно опустились, и комната погрузилась в таинственный полумрак. Тени метнулись по углам, словно стаи летучих мышей. Мне сделалось не по себе.
Я попросил Тенис Гэннон, сидящую на последней парте, включить свет. Она робко глуповато улыбнулась и направилась к выключателю. В следующую секунду комнату залил неестественный холодный свет флюоресцентных ламп, что было ненамного лучше, чем тени. Мне захотелось видеть солнце и голубое небо, но я ничего не сказал. Да и что я мог сказать? Тенис вернулась на свое место и села, тщательно расправив юбку.
— Пользуясь замечательной терминологией Теда, — начал я, — осталось обмастурбировать только одну историю. Или две половины одной истории, как вам будет угодно. Это происшествие с мистером Карлсоном, бывшим нашим учителем химии и физики, которое старый добрый Том Денвер не внесет в свои бумажки, но которое, как говорится, останется в наших сердцах. И рассказ о моем последнем столкновении с отцом.
Я глядел на ребят, и отвратительная тупая боль в затылке постепенно нарастала. Кажется, все вышло из-под контроля. Я вызвал к жизни призраки, как в старом добром кино, но где тот волшебник, который сможет сказать три слова, и все вернется на свои места?
Боже, как все глупо.
Перед моими глазами проносились сотни образов, одни реальные, другие лишь плод фантазии, и различить их между собой не представлялось возможным. Наверное, это и есть безумие, когда вы уже не можете провести грань между реальностью и бредом. Мне казалось, что есть еще шанс проснуться дома, в полной безопасности и более или менее в своем уме. И не было совершено необратимых поступков. И все кошмары рассеиваются при дневном свете… Но я уже все меньше верил в счастливый исход.
Пэт Фитцджеральд машинально перебирал в руках бумажный самолетик, и его темные пальцы, медленно движущиеся по белой бумаге, казались пальцами самой смерти. Я начал рассказывать.
Не знаю, почему я начал таскать с собой в школу гаечный ключ.
На то было много причин, и среди них сложно выделить главную. У меня постоянно болел желудок. И мне казалось, что окружающие настроены ко мне враждебно, даже когда на то не было реальных оснований. Я боялся упасть во время физкультурных занятий, потерять сознание и увидеть, очнувшись, как все вокруг смеются и показывают на меня пальцами.
Я очень плохо спал, и мне снились дурные сны. Сны такого рода, после которых можно проснуться с мокрой простыней.
В одном из них я долго бродил по подземельям старинного замка, полуразрушенного, какие можно увидеть в исторических фильмах. Я внезапно натыкаюсь на гроб. Крышка его открыта. Я заглядываю внутрь и вижу отца в военно-морской форме. В него вбит кол. Он открывает глаза и улыбается мне, и зубы его превращаются в клыки.
В другом сне мама делает мне клизму. Я тороплю ее, потому что на улице ждет Джо. Однако я вижу Джо уже в комнате: он выглядывает из-за маминого плеча, обнимая ее за грудь. По розовому шлангу клизмы мне в задницу затекает мыльная пена.
Было и множество других снов похожего содержания, нет необходимости все перечислять. В общем спал я неважно.
Я нашел тот гаечный ключ в гараже. Он валялся в ящике со старыми инструментами. На вид не слишком большой, но тяжелый. Он был покрыт ржавчиной с одного конца. Была зима, и я носил в школу огромный вязаный свитер. Каждый год на день рождения и на рождество тетя присылала мне по такому свитеру. Он был длинный, прикрывал мне бедра, доходя едва ли не до колен. Так что ключ, который я стал носить в заднем кармане брюк, никто не замечал. А если кто и замечал, то ничего не говорил.
На некоторое время стало полегче. Потом все опять вернулось на круги своя. Я чувствовал себя как натянутая гитарная струна. Каждый день, приходя домой, я здоровался с мамой, а затем поднимался к себе и падал на кровать. Я иногда плакал в подушку, а иногда хихикал, пока не начинало казаться, что сейчас кишки мои вывалятся наружу. Такое состояние пугало меня. Согласитесь, все это было не вполне нормально.
И вот тогда я чуть не убил мистера Карлсона. Помню как сейчас, было третье марта. Шел дождь, и остатки снега превращались в грязные лужи слякоти, хлюпающие под ногами. Думаю, не надо особо подробно описывать происшествие, все вы были его свидетелями. Ключ был у меня в кармане. Мистер Карлсон вызвал меня к доске. Я терпеть не мог отвечать ему урок, потому что, слабо разбираясь в его предметах, ощущал себя кретином. Всегда, как он называл мою фамилию, меня бросало в пот.